Фархад Ильясов. Авраам и его социальная ниша (острота еврейского вопроса была сильно преувеличена)
Социологическая публицистика // Независимая газета. 14.05.1996.

Farkhad Iliassov. Abraham and his social niche (the severity of the Jewish question was greatly exaggerated). Nezavisimaya gazeta [Independent newspaper]. May 14, 1996.

Тема деликатная, и именно поэтому откровенного разговора о феномене евреев не получается. Одни боятся прослыть антисемитами, другие опасаются попасть в число «фашиствующих сионистов». В отношении тех, кто ничего не боится, получается так: антисемитские вещи пишут и читают антисемиты, а юдофильскую литературу производят и потребляют юдофилы. Каждый из этих лагерей отгорожен друг от друга непроницаемой стеной, живет в упоительном, самодостаточном мире и соответственно совершенно не нуждается в диалоге. У каждой стороны своя правда. Иногда кажется — истина никому не интересна (а может, просто не нужна?).

Помню, осенью-зимой 1989— 1990 годов в советских масс медиа было очень много выступлений (прогнозов) о скорых еврейских погромах в Москве, множились слухи. В начале весны 1990-го я провел социологическое исследование и совершенно определенно выявил, что ни о каких погромах не может быть и речи. И часто бывает так, что не поймешь — «еврейский вопрос» реален или мифичен? Создается такое впечатление, что он возник вместе с человечеством. Иногда спрашивают: «А существует ли на самом деле данный вопрос?»

Может, интрига надумана? «Еврейский вопрос» существует уже в силу того обстоятельства, что он испокон века страстно и смачно обсуждается. Один человек сказал: «По отношению к евреям люди делятся на две группы: тех, кто евреев не любит, и тех, кто это скрывает». Я не еврей (если не иметь в виду шутку, кажется, Игоря Губермана: «Мы все евреи понемногу, когда-нибудь и как-нибудь») и могу говорить, что называется, «снаружи». В приведённой выше, на первый взгляд парадоксальной, фразе, по-моему, есть какая-то скрытая и потому грустная правдивость. Один из самых близких мне «по жизни»-людей, бывший мне нравственным эталоном, — Володя Гершуни (недавно скончавшийся), — чистокровный еврей. Но у меня к евреям отношение двойственное. С одной стороны, они мне симпатичны, а с другой — вызывают чувство настороженности. Непроизвольное, неподотчетное. Как и цыгане. Наверное, знаю, отчего во мне это чувство: я не могу прогнозировать поведение этих людей с той степенью достоверности, с какой понимаю других. Это сродни чувству безотчётного страха перед возможной и неведомой опасностью. Возможно, это одна из основ «зоологического» антисемитизма — евреям не доверяют, евреев боятся.

Очаровательная Андреа Цвибель из Харримановского института (Колумбийский университет) сказала мне: «В СССР евреи были людьми второго сорта». Никак не могу с ней согласиться. Были в СССР, кто не любил евреев, были, кто уважал. Были, кто не любил и уважал одновременно. Можно обсуждать вопрос о дискриминации по национальному признаку. Но в массовом сознании советских людей евреи не были людьми второго сорта. Они были евреями.

ПОЧЕМУ НЕ ЛЮБЯТ ЕВРЕЕВ?

Если провести опрос с целью выявить, какие отрицательные психологические черты «онтологически» присущи евреям, то мы со всей очевидностью получим список качеств, в принципе присущих и другим этносам. То есть, я думаю, ничего специфически еврейского нам не удастся выявить. Если же мы будем рассматривать евреев как особую социальную группу («класс»), то это, думается, создаст некую определённость. Евреям свойственны высокая социальная адаптивность, миграционная подвижность, корпоративность, неустанное стремление занимать определённые социальные позиции, повышенная способность к имитации высокопродуктивной деятельности. Здесь, однако, не-сложно заметить, что нами могут быть выделены и другие этнические группы с такими же свойствами. Суть проблемы в том, какие именно социальные позиции стремятся занимать евреи. Это — средства массовой информации, финансы, право, медицина, наука, литература и искусство. Здесь действительно процент евреев гораздо больше, чем их доля в населении. Вспомним самый короткий анекдот советского времени: «Еврей-дворник». Люди смеялись.

Факт интенсивного и экстенсивного занятия евреями определённых социальных позиций вроде и признается, но как-то двойственно, застенчиво. Так, что иногда подобное кажется чуть ли не разновидностью национального порока. Как мне сказал один журналист: «Все знают, что почти все СМИ в США контролируются евреями, но если сказать об этом вслух — будет расценено как антисемитизм».

Здесь в наших размышлениях со всей неотвратимостью встает еще более фундаментальный вопрос: «А как это евреям удается достигнуть высокого социального статуса?» Тут часто встречаются два объяснения, оба, похоже, расистского толка. Одно: «Они (мы) от природы очень умные», другое: «Они не хотят заниматься тяжёлым трудом».

Не останавливаясь подробно на первом тезисе, отметим только, что проведённые психологические исследования не выявили какого-либо интеллектуального превосходства одного этноса над другим. А вот второе объяснение требует более пристального рассмотрения. Действительно, почему в указанных сферах евреев непропорционально много,. во много раз больше, чем должно было бы быть при «нормальном» распределении ?

Известно, что проводимые сравнительные исследования не обнаруживают психологических различий между этносами, которые бы не сводились в конечном счете к различиям культурно-цивилизационным. В объяснении национально-психологических различий можно выделить два «работающих» подхода. Первый — это теория биоландшафтного детерминизма (Лев Гумилев). Второй — теория социального детерминизма (Эмиль Дюркгейм). И вот как раз последний подход, как нам представляется, и способен дать ответ на интересующий нас вопрос.

Представим Англию времен, например, Адама Смита. Некий «бедный Авраам» сходит с трапа утлого суденышка. Мог он «устроиться работать» гончаром, портным или сапожником? Ему было бы весьма сложно, выражаясь современным языком, «получить лицензию». Именно социальные законы и порождали еврейский феномен. Начальным здесь был, тоже объяснимый, миграционный импульс. Веками евреи перемещались по странам и континентам и, приехав на новое место, всегда могли занимать только более свободные социальные ниши. В то время, когда они были «грязными ростовщиками», это было непрестижное, почти презираемое занятие. Бродячие музыканты и актеры не так давно считались чуть ли не «отбросами общества» (ненамного выше был «рейтинг» и придворных). Или могли разве раньше представители национальной элиты, вельможи, пойти учиться на врача? А что такое 150 лет назад представлял собой «гувернер» или «газетчик»? Социальные механизмы «вдалбливали» евреев в указанные социальные ниши. Это потом ростовщик стал называться банкиром, актеры превратились в кумиров публики, получающих миллионы, а «грязные бумагомараки» превратились в четвертую власть.

Был в советское время такой анекдот. Еврей приходит в загс и говорит: «Хочу сменить фамилию!»

— А сейчас у вас какая?

— Гантмахер.

— А на какую хотите поменять?

— На Петрова.

— А почему?

— Ну вы же знаете, какое к евреям отношение...

Поменяли ему, а через время приходит он снова: «Хочу поменять фамилию!»

— На какую?

— На Иванова.

— Но почему?!

— Вы посмотрите на меня внимательно. Ведь меня же обязательно спросят: вот, мол, у вас фамилия Иванов, а вы, случаем, не меняли фамилию? А я скажу — менял. А меня спросят: какая же фамилия у вас была до того? А я скажу — Петров.

Приведенный сюжет показателен: евреям приходилось затрачивать повышенные усилия на социальную адаптацию. И все время извлекать уроки «из печального опыта своих предшественников». Не говоря о том, что профессия стряпчего тоже не всегда была престижной. К тому же знание законов для евреев было еще и вопросом выживания.

Что такое интеллигент как представитель умственного труда, включенный в контекст цивилизации? Это прежде всего потомственный интеллигент, у которого как минимум уже дед был интеллигентом. Известно, что социальные классы всегда воспроизводят себя (в смысле преемственности) с высокой степенью постоянства. Говоря приближенно, можно сказать, что дети из интеллигентских семей чаще становятся и сами интеллигентами, чем дети из других семей. Указанная закономерность справедлива и в отношении других классов. Нечто подобное может происходить не только с семьей, но и с этнической группой.

Один мой знакомый так сказал: «Ветхий завет — это троянский конь от культуры, задвинутый евреями в чрево человеческой цивилизации». Как заметил бы Гераклит: «Все истина, и все ложь. Все зависит от точки зрения». А мы здесь приближаемся к истокам феномена евреев. Упрощая ситуацию, можно сказать, что всё началось с небольшого межэтнического конфликта. Дело в мировой истории привычное. Особенностью рассматриваемого нами случая было то, что в роли преследуемых оказались евреи.

Я не историк, но полагаю, что ситуация продолжалась достаточно долго и потому евреи в поисках выхода вынуждены были разработать одну из первых социальных доктрин, провозглашающих равенство (в данном случае перед богом) социальное и этническое («нет ни иудея, ни эллина»).

Ветхозаветные идеи абстрактного равенства, нравственные императивы и консолидирующий монотеизм оказались «работающим инструментом» и совершенно стихийно были приспособлены к нуждам определенных социальных движений, государственного строительства и управления. Так уж вышло, что евреи оказались на границе между Европой и Азией (в культурно-цивилизационном, а не географическом смысле этих терминов). И там, и там была потребность в подобной концепции (идеологии), и как круги по воде разошлась она по обе стороны в различных модификациях.

Постоянно перемещаясь, евреи естественным образом становились наиболее урбанизированным этносом. В городе легче найти себе пристанище и заработать на хлеб. И здесь евреи вынуждены были осваивать малопрестижные («свободные») рабочие места. Они закономерно (как пришлые) оставались всегда на обочине жизни, а уж потом (в соответствии с закономерностями развития цивилизации) эта обочина оказалась магистральным шоссе. Как наиболее урбанизированный этнос, евреи соответственно и этнос с наибольшим процентом работников умственного труда. Как видим, вполне «материальные» социальные процессы породили еврейский феномен. И нет в том ничьей ни вины, ни заслуги.

ЕВРЕИ И ЖИДЫ

Валентин Попов, руководитель одного из академических журналов, ознакомившись с рукописью одной моей статьи, резюмировал таким каламбуром: «Кажется, наш Фархад немножечко пархат». Цитированное наблюдение было расценено окружающими как умение профессионально заниматься научным трудом. По тому, как легко такого рода шутки понимаются, можно полагать, что у термина «еврей» есть несколько смыслов. Еврей как представитель этноса. Еврей как работник умственного труда, как принадлежность к определенной профессии.

В России, особенно в периоды социальных невзгод и потрясений, «еврей» — понятие не этническое, а нравственно-оценочное. Означает: «плохой человек», «разрушитель и расхититель национальных ценностей», «враг народа», «человек, который не нравится». И что, пожалуй, особенно важно, — «неудачный социальный реформатор». В данном смысле не имеет значения, какой национальности, например, Гайдар: его реформы оказались (признаны) неудачными, значит, он «еврей», точнее — «жид».

Именно, когда хотят выделить ругательный, не этнический акцент, пользуются словом «жид». Жиды разрушают Россию, жиды её разворовывают и так далее. Этим бранным словом пользуются не только русские, а всякие националисты, понимая под ним каких-то туманно-абстрактных «врагов нации». Как в анекдоте, ожившем во времена «беловежского заговора»: «Смотрит хохол на плакат «Бей жидов, спасай Россию!», — говорит себе: «Гарно дило, тильки циль погана!»

Еврей везде «человек приезжий», а значит, имеет свежий взгляд на местную ситуацию. Плюс к тому, еврей часто человек умственного труда, а потому имеет склонность делать предложения по улучшению ситуации и порой прикладывать к тому усилия. Вот почему участие евреев в различного рода преобразованиях и революциях искренне и естественно. Нельзя согласиться с тем, что марксизм (или даже большевизм) — абсолютно преднамеренное зло. Многие революционеры, в том числе и евреи, искренне (особенно в начале движения) руководствовались благими мотивами. Но история судит не по мотивам, а по результатам. Эксперимент с треском провалился. Ответственность за отрицательные аспекты возложили на реформаторски настроенную интеллигенцию (читай: на евреев). И теперь от евреев ничего хорошего не ждут. У музея Ленина в Москве парень с внешностью студента-переростка мрачно просветил меня: «Евреи, разочаровавшиеся в идее пролетарского интернационализма, опасны. Следующая идея, которую они найдут, будет еще хуже».

Юрий Скоков, один из лидеров Конгресса русских общин, как-то обронил: «Кто такой русский!? Это или давно забытый татарин, или вовремя забытый еврей». Можно говорить, что такой подход имеет давнюю историческую традицию. Кажется, Некрасов сказал: «Потри всякого русского и обнаружишь татарина». Вначале «татары», а потом и «евреи» привнесли что-то своё в русскую (российскую) ментальность. В данном контексте понятие «русский» необратимо вышло из своих этнических рамок.

...Минувшим летом я встретил в Москве свою давнюю знакомую. Очаровательная и нежная, она явно переживала период творческого подъема. Я спросил ее: «Послушай, а какой ты национальности?» Хорошо помню, что этот же вопрос я задавал ей в 1982 году. Тогда она, несколько смутившись, ответила: «Украинка». Сейчас же ответ её звучал просто и непринужденно. «Я еврейка», — сказала она. Помню, лет 20—25 назад, например, некоторые татары тоже стеснялись называть свою национальность. Сейчас, кажется, как ни странно, это прошло. И назвать (спросить) национальность в СНГ так же просто, как назвать (спросить) имя.

В США считается не очень хорошим тоном спрашивать о национальности. Здесь за этим могут увидеть «расистский» подтекст. Объясняется подобное тем, что американцы — единая нация, потому акцент на этнической принадлежности где-то даже непатриотичен. Определенная табуированность свидетельствует, судя по всему, о наличии проблемы. Что-то подобное было в СССР четверть века назад.

Психологи и социологи выявили, что человек способен разделять определенные признаки приблизительно на 7 классов. В СССР, например, обыватель выделял 7 основных этнических групп: славяне (русские, украинцы, белорусы), кавказцы, азиаты, татары, прибалты, народности Севера и Дальнего востока и евреи.

Насколько я мог разобраться, в США на уровне обыденного сознания существует следующая этнорасовая классификация: черная раса, желтая раса, латиноамериканцы, индейцы, европейцы (с подразделением на англосаксов, восточных и др.), индо-пакистанская группа и ... евреи. Здесь можно сделать по меньшей мере два вывода. Во-первых, в США нет нужды спрашивать национальность — этнорасовая принадлежность легко определяется визуально (и даже на слух). Во-вторых, перефразируя известное высказывание, можно резюмировать: «Еврей в США больше, чем еврей» — он представитель самостоятельной этнорасовой группы... Что делает еврея евреем? Как короля делает свита, так еврея евреем делают социальное отношение, окружение и условия. Он есть, пока его выделяет социальная среда. Пока, как указывал социальный психолог Парыгин, происходит деление на «мы» и «они». В этом смысле справедлив был еврей, сказавший: «Мы должны быть благодарны немецким нацистам за то, что они заставили нас почувствовать себя единой нацией»...

Уже успех партии Жириновского на выборах в Государственную Думу в 1993 году показал, что острота еврейского вопроса в России была сильно преувеличена. А сейчас в России (в СНГ в целом), и это отчетливо ощущается, еврейский вопрос пережил свой болезненный период.

В США евреи — выходцы из СССР (СНГ) сетуют, что еврейские организации уделяют им мало внимания. Лидеры еврейских общин в США, говоря об участии еврейской молодежи, выражают озабоченность будущностью своих организаций. Значит, евреи перестают в определенном смысле быть евреями. Что-то происходит в России и США?

У одной пожилой еврейки, живущей в Нью-Йорке, я спросил: «Может, судьба евреев меняется?» Она ничего не ответила, только в глубине ее выразительных глаз мелькнул огонек — не то надежды, не то сожаления...